Дмитрий Гутов

Гутов — пылкий поклонник советского философа Михаила Лифшица, одного из создателей марксистско-ленинской эстетики. Правда, трудно предположить, что этот непреклонный борец с модернизмом одобрил бы уже первую работу художника — «Искусство в быт» (1988), в которой сочетаются два редимейда — дверка от шкафчика и стеклянный стакан. В самом выборе этих предметов уже содержалось заявление о пристрастии Гутова к этике и эстетике Оттепели. Тонкий, трепещущий, какой-то неустойчивый орнамент давал в ощущение парения, невесомости, лёгкости и мерцания. Эти простые и изящные предметы — из эпохи первых полетов в Космос. И — уверенности в возможности скорого построения коммунизма, при котором все будут радостны и счастливы. И, наконец, альтернатива кошмару советской коммунальной кухни, описанному Ильей Кабаковым.

Эта минималистическая эстетика продолжена в инсталляции «Гаси!» (1992). В заброшенном пионерском лагере на невидимых лесках был подвешен мяч, будто застывший над волейбольной сеткой. Но возврат в прошлое невозможен — радостных пионеров и энергичных комсомольцев уж нет. Площадка заросла травой, а рядом новые русские пировали с модными художниками на фестивале, организованном Олегом Куликом и Владимиром Овчаренко.

В инсталляции «Над черной грязью» (1994) Гутов вывалил на пол галереи «Риджина» 25 кубометров настоящей мокрой земли, по которой были проложены деревянные мостки. По своему расположению они напоминают орнаменты из работы «Искусство в быт», но при этом содержат в себе серьезный социальный посыл, воспроизводя фрагмент картины Юрия Пименова «Свадьба на завтрашней улице» (1962). Но и здесь счастливых молодоженов, шествующих в квартиру в новенькой пятиэтажке уже нет. По разложенным доскам самой буржуазной тогда галереи балансировали уже дамы на высоких каблуках и мужчины в дорогих костюмах.

Дмитрий Гутов и не собирался кого-то обличать, он не политический художник. Он создает ситуации проявления политического, как в работе «Мама, Папа и телевизор» (2001). С одной стороны, это ряд портретов людей с телеэкрана — там консерватор Никита Михалков соседствует с демократом Борисом Немцовым. Эти изображения пересняты с экрана старенького телевизора и предельно эфемерны, существуют в какой-то другой, мутной реальности. Им противостоит «настоящая реальность» — народные мстители в ватниках, с косой и вилами. Несмотря на то, что эта постановочная фотография сделана очень качественно, и это только видимость. Сопротивление всевластию медиа само по себе виртуально и существуют только в нашем воображении — роль народных героев играют интеллигентные родители Дмитрия, по их лицам видно, что они с азартом включились в предложенную сыном игру.

Эти прекрасные люди когда-то тоже питали надежды на возможность лучшей и счастливой жизни, но теперь оказались в положении пенсионеров-бюджетников. Для марксиста Гутова надежды на лучший мир всегда иллюзорны. В коротком видео «Оттепель» (2006) сам Гутов, в очках и скромном пиджачке изображает подвыпившего человека, который, видимо, вышел прогуляться, но попал в еще не совсем растаявшую лужу, из которой никак не может выбраться. Мрачный бас под аккомпанемент фортепьяно исполняет наполненный желчной ирониеей романс Дмитрия Шостаковича на слова из журнала «Крокодил», написанном в 1965-м году. В тексте — жесткая издевка над неприспособленным к жизни интеллигентом, который ни отпора хулигану дать не может, ни даже заявление в милицию подать.

В этой работе содержится прямая ссылка на предельно пессимистический пейзаж «Оттепель» Федора Васильева (1871). Художник и искусствовед присутствуют в Гутове совершенно бесконфликтно. Однажды Гутов-художник залюбовался уродливыми металлическими конструкциями, которые его соседи возводили во времена Перестройки вокруг своих самозахваченых участков для сохранения урожая картошки. Дмитрий говорит: «Мне интересно то, что выкинуто». А Гутов — искусствовед и энциклопедист подсказывает — похоже на арабскую каллиграфию. Или на небрежные почеркушки в рукописях так любимого Гутовым рукописях Карла Маркса. Так начался проект «железных рисунков» Гутова. Сюжеты взяты исключительно из музейных фондов — от порнографических изображений на греческих вазах до рисунков Рембрандта и древнерусских икон. Прием почти всегда один — это пространственные рельефы в рамах, сваренные из сложно изогнутых и сваренных металлических частей. Если смотреть сбоку — виден только идеально организованный хаос. Картина проявляется только тогда, когда зритель станет на правильное место. Для Гутова на классику может быть одна и только одна точка зрения. Если с нее сойти, то начинается авангардный разгул интерпретаций.