Олег Кулик

23 ноября 1994-го года обнаженный мужчина передвигающийся на четвереньках по грязной улице возле галереи Марата Гельмана, бросался на людей и машины. Это был вошедшего в новый образ человека-собаки Олег Кулик; его с трудом удерживал на поводке другой знаменитый акционист девяностых — Александр Бренер. Акция называлась «Бешеный пес, или Последнее табу, охраняемое одиноким Цербером». Позднее Олег говорил о «животной брутальности, энергиях, вырвавшихся из-под контроля в экономике, политике и культуре». И настаивал на том, что выступает от имени людей, которые в результате реформ оказались в положении «голого человека на голой земле», в роли вынужденно агрессивного домашнего пса, выброшенного на холодную улицу. И настаивал на том, что наступило такое время, когда у художника остался единственный доступный инструмент — его собственное тело.

К этому моменту Кулик уже стал знаменитостью после акции «Пятачок раздает подарки» (1992) для исполнения которой он пригласил мясника, профессионально умертвившего и и разделавшего свинью. Затем мясник раздал желающим по куску парного мяса. Сам процесс происходил в закрытом помещении; публика могла наблюдать происходящее только на мониторе. Кулик заявлял тогда, что он хотел таким образом выступить против принятия Верховным советом закона об отмене смертной казни, но массовая пресса объявила акцию злодеянием, а самого Кулика — «мастером провокаций».

После акции 1994-го года началась интервенция человека-собаки на Запад. Впервые в таком качестве он выступил в 1995-м году перед входом в цюрихский Кунстхауз. Снова обнаженный, он приковал себя цепью к двери музея и активно мешал проходу светской публики на вернисаж — бросался с лаем на людей или лизал им ботинки. В Стокгольме он снова нападал на надоедливых посетителей выставки; в Нью-Йорке давал себя гладить дамам, а в Берлине пытался подружиться с настоящими полицейскими собаками. Созданный Олегом брутальный и одновременно привлекательный оказался идеальной материализацией западных представлений о непонятных обитателях новой России, потенциально опасных, но при этом готовых к какому-то контакту.

Теоретическое обоснование выступлениям «человека-собаки» было дано в программе «Зоофрения», составленной женой и соратницей Олега Людмилой Бредихиной. Там содержался призыв к «преодолению антропоцентризма как ложной культурной стратегии» и было объявлено о создании «Партии животных». В ходе своей избирательной компании Кулик в терновом венце и с мертвым поросенком в руках стоял в мясном ряду на Даниловском рынке, громким мычанием требуя дать право голоса представителям животного мира. Испытывая на прочность совсем еще молодую систему демократических институтов, он пытался зарегистрироваться в качестве кандидата в президенты, но в Центризбиркоме отказались принимать подписные листы с приклеенными мухами, тараканами и отпечатками кошачьих лапок. Там не восприняли идеалистическую утопию художника, призывавшего к гармонии между людьми и животными. В монументальной стеклянной «Оранжерейной паре» (1995) огромный бык струями воды покрывает корову, внутри которой расцветает яркий цветник. Но в этот рай зрителю-гуманоиду не попасть никогда.

В новой реальности, увиденной Куликом, все может поменяться местами, даже экспонат и зритель. В его «Музей» (2002) помещены уже люди, вернее имитации человеческих тел. Парящая в воздухе «Теннисистка» выполнена из воска в стиле музея Мадам Тюссо, с имплантированными волосами и в настоящей спортивной форме. Но с вызывающими физиологическое отторжение таксидермическими швами. Героиню, похожую на Анну Курникову, символ осуществленной российской мечты, Кулик перенес из мира новостей первых полос газет и разворотов глянцевых журналов — и поместил в стеклянной витрине в свой «Музей человечества». Наверное, зрителями там окажутся уже животные, которым так интересны странные занятия человеческой популяции.

В девяностых площадкой для своих выступлений Кулик сделал только что появившуюся свободную постсоветскую прессу, которая с энтузиазмом включилась в предложенную Олегом игру. Бульварные газеты с восторгом рассказывали о выходках «эпатажного художника», а в серьезных изданиях критики рассуждали о новой телесности постсоветского человека. Но уже в конце девяностых Олег Кулик осознал, что массмедийной популярностью стало уже невозможно манипулировать. В изменившихся условиях акционист превращается в какого-то шута, от которого все ждут очередной выходки. И тогда он решительно перестал делать акции. С начала двухтысячных он выступал в качестве куратора, оформлял барочные оперы, представляет отчеты о своих поездках в Монголию и на Тибет в качестве свидетельств своей увлеченности духовными практиками. В настоящее время занимается преимущественно скульптурой.